Я ничего не сказал. Я хмыкнул. Они пировали и веселились, нимало не заботясь о том, что меня, быть может, в это время козлы тащили по пересечённой местности или слоны топтали ногами. Мысль об этом была мне невыносима. Должно быть, такая же ситуация сложилась перед Великой Французской революцией: высокомерные дворяне торчали по своим замкам и в ус себе не дули, а страдальцы скитались где попало, борясь с несчастьями, сыпавшимися на их головы.
Голос Бассет вторгся в мои мысли:
— Берти?
— Да?
Молчание.
— Да? — переспросил я.
Нет ответа.
Совсем как в телефонном разговоре, когда кричишь в трубку: «Да? Да?», не подозревая, что твой собеседник ушёл попить чайку, но забыл тебя об этом предупредить.
Минуты через полторы её всё-таки прорвало:
— Берти, мне надо вам что-то сказать.
— Что?
— Мне надо вам что-то сказать.
— Да, я понял. Я спросил: «Что?»
— О, а я думала, вы не слышали, что я сказала.
— Нет, я слышал, что вы сказали, но не знаю, что вы хотели сказать.
— О, я поняла.
— Рад за вас.
Недоразумение было улажено, но её опять заколодило. Девица стояла, крутя пальцами и шаркая ногой взад-вперёд. Затем она выдала нечто потрясающее:
— Берти, вы часто читаете Теннисона?
— Если под рукой нет другой книги.
— Вы так удивительно похожи на рыцарей Круглого Стола из «Идиллий Королей».
Само собой, я о них слышал: Ланцелот, Галахад и куча других парней, но, убей меня бог, не понимал, с чего вдруг она решила, что я на них похож. Наверняка спутала меня с какими-то своими знакомыми. От неё чего угодно можно было ждать.
— В каком смысле?
— У вас такое большое сердце, такая добрая душа. Вы такой благородный, такой бескорыстный, такой великодушный. Вы один из самых великодушных людей, которых я встречала в своей жизни.
Ну, сами понимаете, что можно ответить, когда тебя так нахваливают? Дурацкое положение. Кажется, я пробормотал: «Да ну, бросьте» — или что-то в этом роде и принялся смущённо потирать свои больные места. Она опять умолкла, но когда я невольно взвыл, нажав на одно из больных мест слишком сильно, дар речи к ней вернулся.
— Берти.
— Да?
Она судорожно сглотнула слюну.
— Берти, вы способны на великодушный поступок?
— Само собой. Разумеется. А в чём дело?
— Но вам придётся пройти испытание, Берти. Страшное испытание. Вам придётся пройти испытание, через которое прошли немногие.
По правде говоря, я не пришёл в восторг.
— Видите ли, — неуверенно произнёс я, — всегда рад помочь, к вашим услугам и всё такое, но велосипед меня совсем доконал, я весь в синяках, особенно: э-э-э, весь в синяках. Если надо сбегать наверх за:
— Нет, нет, вы не поняли.
— Ну, не вполне.
— О, мне так тяжело: Как же я: Неужели вы не можете догадаться?
— Нет. Не могу.
— Берти: Отпустите меня!
— Но я вас не держу.
— Освободите меня!
— Ос:
А затем, внезапно, я прозрел. Должно быть, усталость взяла своё, и поэтому я не сразу сообразил, почему она пристала ко мне, как банный лист.
— Что?!
Меня покачнуло, а так как я всё ещё держал велосипед, педаль подскочила и въехала мне по икре. Но я даже не поморщился. Мне хотелось пуститься в пляс от восторга.
— Освободить вас?
— Да.
Я был намерен внести полную ясность в этот вопрос.
— Вы хотите всё отменить? Решили опять заняться Гусиком, что?
— Только с вашего великодушного согласия.
— Я согласен. Не сомневайтесь ни на минуту.
— Но я дала вам слово.
— Бог с ним, со словом.
— Значит, вы:
— Не продолжайте, не надо.
— Ох, Берти!
Она закатила глаза и восхищённо прошептала себе под нос: «Рыцарь без страха и упрёка», а я, желая отделаться от неё побыстрее, сказал, что мне за шиворот попала песчинка и я хочу переодеться.
— А вы бегите скорей к Гусику, — посоветовал я, откланиваясь, — и сообщите ему, что всё хорошо.
Она то ли всхлипнула, то ли икнула, а затем кинулась вперёд и поцеловала меня в лоб. Неприятное ощущение, но, как выразился бы Анатоль, нет добра без худа.
В следующую секунду девица галопом умчалась в столовую, а я, зашвырнув велосипед в кусты, пошёл к себе в комнату.
Я не стану распространяться о своих чувствах. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что я вознёсся на седьмое небо, если не выше. Можете сколько угодно говорить о парнях с верёвками на шеях, у которых должны вот-вот выбить из-под ног табуреты, когда внезапно появляется всадник с приказом о помиловании, я вам точно могу сказать: радость этих парней — ничто. Я имею в виду, ничто по сравнению с той радостью, которую я сейчас испытывал. Их радость моей радости и в подметки не годилась. Вам удастся еще лучше понять мои чувства, если я признаюсь, что, пересекая холл, вдруг ощутил в себе такую любовь ко всему человечеству, что даже о Дживзе подумал снисходительно.
Я поставил ногу на первую ступеньку лестницы, когда окрик: «Салют!» заставил меня обернуться. За моей спиной стоял Тяпа. Очевидно, его послали, если так можно выразиться, за подкреплениями, потому что он держал в руках несколько пыльных бутылок из погреба.
— Привет, Берти, — он рассмеялся мне в лицо. — Уже вернулся? Ты похож на потерпевшего кораблекрушение. Случайно не попал под паровой каток?
В другое время я вряд ли стерпел бы его идиотские шутки. Но сейчас я готов был простить что угодно и кому угодно и позтому поспешил сообщить Тяпе хорошие новости.
— Тяпа, старина, Бассет выходит замуж за Гусика Финк-Ноттля.
— Надо же, как обоим не повезло.