Совершенно честно хочу вам признаться, что, глядя на Гусика, я почувствовал, как по моей спине побежали мурашки, и возблагодарил Бога за то, что на месте Гусика Финк-Ноттля не оказался Бертрам Вустер. Воспоминания о моём выступлении в школе для девочек всё ещё не изгладились из моей памяти.
Конечно, если говорить бесстрастно — или беспристрастно, я всегда путаю эти два слова, — надо признать, что публика в зале выглядела почти по-человечески и ни в какое сравнение не шла с бесноватой толпой коварных молодых особ женского пола, щеголявших косичками и конскими хвостами, но тем не менее у меня возникло такое ощущенье, словно я со стороны наблюдаю, как моего друга запихнули в бочку и бросили в Ниагарский водопад, а при мысли о том, что я чудом избежал этой кошмарной участи, на какое-то мгновенье всё поплыло у меня перед глазами.
Когда я пришёл в себя, Гусик уже сидел в кресле. Локти он расставил в стороны, руки положил на колени, а ноги поджал, видимо, решив принять позу умирающего лебедя. Он смотрел прямо перед собой, а на его губах блуждала улыбка, настолько глупая, что его состояние ни для кого не могло остаться тайной. Ежу было ясно, он накачался до такой степени, что веселящая жидкость плескала где-то в районе его горла.
И точно, я увидел, как тётя Делия (в своей молодости ветеран многих охотничьих обедов и большой специалист по симптомам данной болезни) встрепенулась и окинула Гусика долгим, пытливым взглядом. Затем она повернулась к дяде Тому, сидевшему от неё слева, и начала что-то говорить, но в это время бородач вышел вперёд и разразился речью. Исходя из того, что во рту у него была каша, а дети не закидали его помидорами и тухлыми яйцами, я сделал вывод, что он был директором школы.
С самого начала его выступления публика в зале покорилась своей судьбе и страдала молча. Лично я прислонился к мельнику поудобнее и перестал слушать. Бородач бубнил о доблестных учениках, закончивших прошлый семестр, а у людей несведущих от этих историй дух не захватывает. Я имею в виду, сами знаете, как это бывает. Вам, к примеру, говорят, что Дж. Б.Брустер выиграл приз, показав недюжинные знания в ветеринарной грамматике, и вы понимаете, что услышали забавный анекдот, но вам не смешно, так как вы Дж. Б.Брустера и в глаза не видели.
По правде говоря, мы с мельником, который выглядел таким измученным, словно всю прошлую ночь молол муку, начали потихоньку клевать носом, когда некоторое оживление в зале в связи с первым выходом в свет Гусика Финк-Ноттля вывело нас из этого состояния.
— А сейчас, — вещал бородач, — я хочу представить вам нашего гостя, которого все мы счастливы видеть, мистера Фиц-Чтоттля:
В самом начале выступления бородача Гусик, по всей видимости, погрузился в летаргический сон и сидел с широко открытым ртом, ничего не замечая вокруг. Но через некоторое время он стал подавать признаки жизни. А в течение последних нескольких минут он терпеливо пытался положить ногу на ногу, но нога сваливалась, и он вновь её поднимал, а она опять сваливалась. После тирады бородача Гусик встрепенулся.
— Финк-Ноттля, — сказал он, открывая глаза.
— Фиц-Ноттля.
— Финк-Ноттля.
— Я хотел сказать, Финк-Ноттля.
— Если хотел, почему не сказал, старый осёл? — сурово осведомился Гусик. Ладно, можешь продолжать. И, закрыв глаза, он снова попытался положить ногу на ногу.
По всему было видно, что это маленькое недоразумение слегка выбило бородача из колеи. Он нахмурился и запустил руку в водоросли на своём подбородке. Однако нерешительность его быстро прошла. Должно быть, директора школ сделаны из особого теста. Он продолжал как ни в чём не бывало:
— Мы все счастливы приветствовать нашего гостя, мистера Финк-Ноттля, который любезно согласился принять участие в нашей церемонии и вручить призы достойнейшим. Эта почётная задача, как вы знаете, была возложена на всеми уважаемого и любимого нами члена нашего попечительского совета, преподобного Вильяма Пломера, и все мы, с уверенностью могу сказать, опечалены, что в последнюю минуту его болезнь помешала ему присутствовать здесь сегодня. Но если мне позволено будет употребить одну метафору, — если вы позволите мне употребить метафору, которая всем вам хорошо известна, — никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.
Он умолк, выжидательно глядя в зал, и широко улыбнулся, пытаясь довести до сведения аудитории, что это шутка. Я бы сразу мог сказать ему, что номер у него не пройдёт. В зале стояла гробовая тишина, и только мельник наклонился ко мне и тихонько прошипел: «Чавой-он сказал?»
Когда рассчитываешь на весёлый смех или хотя бы вежливую улыбку и неожиданно видишь, что тебя либо не поняли, либо сочли твою шутку плоской, это хоть кого смутит, дальше некуда. Бородач явно стушевался. Но я думаю, он и на этот раз выкрутился бы с честью, если бы, на его несчастье, Гусик вновь не ожил.
— Другими словами, — продолжал бородач, — сегодня у нас в гостях мистер Финк-Ноттль. Уверен, мистер Финк-Ноттль не нуждается в представлении. Осмелюсь предположить, это имя всем хорошо известно.
— Кроме тебя, — сказал Гусик.
И в следующую секунду я понял, что Дживз имел в виду, когда говорил, что Гусик смеялся от души. «От душн» было тем самым mot juste. Его смех напоминал ржание взбесившейся кобылы.
— Тебе оно чертовски плохо известно, что? — осведомился Гусик, а так как слово «что», вероятно, напомнило ему «Чтоттль», он повторил последнее шестнадцать ряд кряду.
— Чтоттль, Чтоттль, Чтоттль, — заключил он своё выступление. — Ну ладно. Продолжай.